[indent]- Хаку, - Хуа Чэн проговорил тоном умиротворённым, будто на него снизошла вся божественная благодать того, в кого он так истово веровал, и это успокоило его душу и разум, примирило с миром и собой, угасило вечное свирепое пламя гнева и справедливости, неудовлетворённости достигнутым и желания большего. - Тебе не нужно быть таким серьёзным рядом со мной. Я вовсе не настолько велик, как ты говоришь. И мне совсем не по душе быть господином, особенно для тебя. Я всего лишь недостойный грешник, старающийся в меру своих скромных сил.
[indent]Он улыбнулся, склонив голову чуть набок и глядя на молодого дракона с приветливостью того, кто на своей земле полностью уверен в себе и непреложно чтит законы гостеприимства - не потому что их ему навязали, Хуа Чэн никогда не соблюдал никакие правила просто так, но оттого, что ему самому так нравится. Он считает это правильным и следует собственному пути. И его щедрость, готовность принять, добродушие - не наигранные для того, чтобы пустить пыль в глаза, показать себя тороватым хозяином.
[indent]- У каждой души здесь своя история, - заложив руки за спину и медленно прохаживаясь по храму, Хуа Чэн начал рассказывать. - Ребёнок - его утопила родная мать из-за того, что не могла прокормить даже себя, не говоря о нём. Девушка, что не вынесла поругания её чести и умерла у меня на руках. Юноша, весь род которого истребили, и лишь его душа оказалась достаточно сильной, чтобы переродиться в форме мстителя. Жертвы голода, чумы, войны, предательства, всех человеческих слабостей... Я хотел, чтобы всем им было куда пойти, и хотел место, где они будут в безопасности.
[indent]Он остановился. Повернулся к Хаку. Руки, доселе сцепленные за спиной в замок, теперь сложил на груди.
[indent]- Я не скажу, что Призрачный город не имеет своих пороков и страстей, что здесь не бывает преступлений и насилия. К сожалению, никто не безупречен, ни я, ни они. Однако я готов положить всё своё посмертие для того, чтобы они ни в чём не нуждались, и чтобы все неприкаянные души, не пригодившись ни Небесам, ни миру людей, знали, что даже у них может быть дом.
[indent]Дом. Он бы не назвал это место настолько идеальным, как ему представлялось в мечтах. Но постепенно они выстроят его - свой идеал. Выстроят сами - под его присмотром и покровительством. И однажды восстанут из праха вновь - настолько, что его помощь им уже будет не нужна.
[indent]- Помогать простым людям, попавшим в беду, даже если спасти получится всего лишь сто, десять, даже одного человека во всём мире. Разве имел бы я право стоять здесь, если бы забыл об этом? А усопшие, блуждающие по миру без упокоения, ещё более неприкаяны и одиноки, ещё более нуждаются в помощи, чем обычные живые люди. Даже падая на дно, человек остаётся человеком. Вот во что он верит. И я верю.

[indent]Значит, ты так хочешь, мой бог? Значит, ты хочешь подарить им надежду, дать им второй шанс, пощадить их, простить их даже после всего, что они сделали, за каплю доброты, проявленную к тебе? Я вижу ненависть людскую над нами, она клубится чёрными тучами над нашими головами, готовясь обрушиться беспощадным наказанием, и я вижу подлость людскую на земле... Они так легко пользовались тобой, чтобы спасти себя, но никто не хочет отплатить тебе добром, спасая тебя. Ты их милуешь? Даже теперь ты можешь быть настолько милосердным? Но, если ты хочешь так - пусть так и будет. Так идите же ко мне, и я приму вашу ярость, вашу неутолённую жажду расквитаться со всеми и каждым - не только вашими обидчиками, но и всеми, кто с ними на одной стороне или даже просто одного племени! Идите ко мне, я отдаю вам свою душу!
[indent]Даже если я исчезну - пусть лучше я, чем он.

[indent]- Знаешь, почему я построил этот храм? - продолжал Хуа Чэн, отводя взгляд от Хаку и поднимая его к сводам потолка. - В этом мире слишком много зла. Необузданного, ненасытного, беспощадного, сметающего всё на своём пути. И моя душа требует принести расплату каждому, кто следует по её дорогам. Но, если я буду так поступать, если позволю даже самому праведному гневу ослепить меня - я сам однажды стану таким же. Превращусь в чудовище, и уже меня в свою очередь придётся кому-то уничтожить.
[indent]Кому-то, кто, как он надеялся, окажется достаточно могущественным. Втайне Хуа Чэн уповал, что это и будет Его Высочество Сяньлэ. Тот, кто однажды подарил ему будущее, только он и вправе это будущее отнять.
[indent]- Возможность творить, всегда думая о нём, напоминает мне, кто я такой. Однажды он спас мне жизнь. Он нёс меня на руках, не давая никому насмехаться над безродным никчемным мальчишкой-уродом. И до этих самых пор я постоянно чувствую его незримое присутствие. Словно его огромная ладонь держит меня над пропастью, не давая упасть, а я стою на ней и вижу, сколько ещё мне предстоит сделать.
[indent]И он не остановится. Препятствия лишь раззадоривали его, неудачи заставляли подниматься вновь и вновь. Он не согнётся и не сломается, слишком многое от него зависит. И, даже если отыщется кто-то настолько безумный и сильный, чтобы разрушить Призрачный город - он выстроит всё заново из ничего. Только бы было ради кого.

От колоссального размаха одной из великих комиссий Лофу глаза разбегались. Инсин совал любопытный нос повсюду и заговаривал со всеми, если что-либо вызывало у него вопросы. Тот мальчик, который стеснялся даже шагу без разрешения ступить, остался на Чжумине Сяньчжоу. Наставник Хуайянь, а затем и госпожа Байхэн не зря говорили ему на разные лады, что нужно уметь пробиваться, чтобы найти своё место в мире. Он, впрочем, их советы воспринял весьма по-особенному. Вместо уверенности в себе он обрёл самоуверенность, а целеустремлённость граничила с ослиным упрямством. Скромный и тихий когда-то ребёнок быстро превратился в притчу во языцех, и кому-то даже нравились его непосредственность и прямолинейность, другие же спали и видели, как бы от него избавиться, и желательно так, чтобы он уж наверняка не вернулся.
Надо сказать, он и сам успешно справлялся, и, пожалуй, лишь чудом в виде своевременного прибытия тех, кому было на него не всё равно, Инсин до сих пор оставался жив.
У него быстро начали вызывать жалость крупные ауруматоны, запечатанные повсюду, здесь и там, за алыми барьерами. По легендам когда-то они не только могли действовать как самостоятельные рабочие и боевые единицы, но и обладали полноценным разумом. Правда, затем взбунтовались против хозяев, и те были вынуждены их запечатать. Но Инсину не давала покоя мысль — что, если их всё же можно контролировать? Что, если раньше не получалось, только потому что никто не догадался, как именно это следует делать? Да, ему никто не говорил, что он — тот самый гений, способный раз и нвсегда переломить положение вещей, но, как только Инсин что бы то ни было брал в голову, выбить это из него не получилось бы ни кнутом, ни пряником. Он решил, что обязан хотя бы попытаться. Возможно, его слишком разбаловали те, кто видел в нём удивительное юное дарование, чьи таланты сияют ярче звёзд в ночи, осталось лишь их полноценно развить. Или он ещё оставался в том возрасте, когда детям свойственно верить в добро, в то, что у них непременно должно всё получаться, ведь они главные герои собственной истории, и что с ним не может произойти ничего плохого.
Как бы то ни было, но он выбрал уголок подальше от основной части комиссии, где постоянно сновали помощники мастеров, доставляя кто послания, кто ресурсы, а некоторые, получив перерыв, неторопливо прогуливались, переговариваясь между собой. Инсину несказанно везло — даже патрульные механизмы ему на пути не встречались. Он бы прошёл проверку, но они бы запомнили его, и потом это обернулось бы проблемами.
И вот она, будущая жертва его эксперимента. Инсин набрал в грудь побольше воздуха и потянулся к печати. Он собирался попробовать пилотировать этого «неисправного» ауруматона. При том, что до такой ответственной задачи взрослые его пока что и с современными безопасными версиями не допускали.
Защита от малолетних недоумков на печати не выдержала его напора и желания во что бы то ни стало добиться желаемого. Но, когда она рассыпалась, всё очень быстро пошло вовсе не по плану. Нечто внутри — куда более могущественное и древнее, чем Инсин так наивно предполагал. И оно не собиралось покоряться. Словно наяву он увидел чужие воспоминания, они вгрызались в его разум стаей голодных хищников: кровь, дым, горящие дома, бегущие люди, разрушение повсюду.
От множества криков, перекрывающих друг друга, звенящих у него в ушах все разом, пульсирующих болью в висках, Инсин аж в голос взвыл, едва успев разорвать синхронизацию до того, как она вскипятила его мозг, что закончилось бы, очевидно, смертью. Он упал на колени, весь дрожа, тяжело дыша и ничего не видя вокруг себя, но зловещий скрежет прямо над головой заставил поднять взгляд... и буквально кубарем откатиться в сторону. Массивное оружие, которым завершалась верхняя конечность ауруматона, оставила глубокую вмятину там, где мальчик находился ещё несколько секунд тому назад.
Так он не бежал ещё никогда в жизни. Не глядя, перемахнул через парапет и перепуганной птицей перелетел всё то расстояние между верхней и нижней площадками. Шлёпнулся не слишком красиво, минуту приходил в себя и пытался осознать, не сломал ли он себе чего. Поднявшись, заковылял туда, где по его представлениям находились другие люди. Только бы они не догадались, что он натворил... хотя никто, конечно, не дурак. Он явился с той же стороны, откуда скоро придёт и выпущенное им на свободу зло. Взмыленный и едва живой. Любой тут сложит два и два.
— Парень, ты самоубийца? Скорее, спускайся к нам! — замахал ему рукой высокий рыжий мужчина с ухоженной бородой — один из мастеров, его имя Инсин пока ещё не успел запомнить. Если так и дальше пойдёт, то ему уже и не понадобится.
Вряд ли этот неизвестный ему мастер стал свидетелем неравного поединка Инсина с роботом. Зато точно мог увидеть его безумный «прыжок веры».
Но прежде, чем он успел сделать хоть шаг по ступеням вниз, мощный залп ауруматона разнёс добру. половину лестницы. Недавно Инсин, конечно, уже перемахнул через один провал, но не чувствовал себя готовым повторить такой подвиг, да и, кроме того, здесь пропасть получилась куда побольше.
— Я найду обходной путь и выберусь! Вот увидите! — крикнул он и кинулся бежать, пока механические убийцы не подошли ближе. Потрясающе, но ауруматон был уже не один. Судя по всему, он сумел освободить из заточения нескольких товарищей, и они собирались продолжить то, что им некогда не позволили.

[indent]Блэйд отнюдь не забыл того, как впервые столкнулся с наследниками благословения эона Изобилия. Пусть длившиеся сотни лет скитания и лишения стёрли даже его собственное прежнее имя, тело помнило. Оно не забыло, как он забивался в самый дальний угол клетки, прячась в руках матери, что пыталась закрыть его телом от алчных взглядов голодных тварей. Не забыл, как её схватили за волосы и поволокли прочь, а она теми же руками, что ещё минуту назад прижимали его к ней так сильно, что выхватить было невозможно, лишь оторвать с мясом, вдруг оттолкнула его от себя как можно сильнее, чтобы он оказался подальше от тех монстров, хотя и понимала - это его уже не защитит.
[indent]- Пожалуйста, только не его!
[indent]Его первый самостоятельно выкованный клинок был тем, которым он же отрубил голову огромной гончей Изобилия, которая вместе с ещё несколькими тварями прорвала линию обороны Облачных Рыцарей и добежала до мастерской. Она бы не преодолела запертые двери, но он выскочил наружу, ища, не может ли чем-нибудь помочь. Подоспевшие на подмогу застали маленького мальчика, с остервенением кромсающего остатки порождения скверны. Гончая больше не могла встать, а он продолжал кричать, рубить и резать, весь с ног до головы забрызганный её кровью.
[indent]На Чжумине, как после и на Лофу, каждый, способный держать в руках оружие, должен был уметь хоть как-то сражаться. Сражаться - и умереть во славу треклятого Ланя. Блэйд - нет, Инсин, - ненавидел Яоши, но не питал никакого тепла и к Повелителю Небесной Дуги. Ещё чего, его верность и вера принадлежали только одному человеку. Видьядхара.
[indent]Но больше Блэйд не испытывает перед ними того же, прежнего отнимающего волю к сопротивлению и заставляющего сжаться в комочек, а вдруг не заметят, ужаса. Их убить сложно, но всё-таки возможно. В отличие от него. И, широко осклабившись самой невменяемой улыбкой, улыбкой радостного маньяка, Блэйд встретил ломящихся через проход тварей.
[indent]Он не боится бессмертных монстров, ведь он - такой же, как они. И, в отличие от них, его тело совершенно. Это его проклятие, его дар, его карма, наказание и милость Творительницы Чумы. Ни одному из них с ним не сравниться. Хотя Блэйд бы даже не возражал, если бы им удалось его растерзать, а он бы больше не встал, ведь об этом кричал каждый взмах его кровавого меча, каждое движение, яростное, отважное до полного безрассудства, исступления подобного тем, что приписывали могущественным существам из легенд, не способным испытывать в бою боль и от каждого полученного ранения становящимся лишь сильнее, неудержимее.
[indent]Блэйд бросал им вызов. Требовал, чтобы они прекратили его жизнь. Но, если у них не получается, он безжалостно разорвёт на части их самих. Такова плата в той реальности, в которой он существовал. Каждая неслучившаяся смерть делала его безумнее и злее.
[indent]Его план был прост и страшен. Он клал тварей поперёк прохода, через который ушли из более широкого коридора они с тем ковбоем. Не отличаясь умом и сообразительностью, остальные продолжали переть поверх трупов своих сородичей - и тоже ложились. И так, пока все не превратились в несколько слоёв, от пола до потолка, шевелящейся, постоянно регенерирующей, но мешающей самой себе массы. Им не хватало интеллекта для того, чтобы разобрать эту живую гору, расползтись в разные стороны, догадавшись, как не мешать друг другу. У остальных же, тех, кто остался заблокирован по ту сторону, тоже недоставало мозгов на то, как разгрести кучу снаружи.
[indent]- Ты задержался, - чуть насмешливо проговорил Блэйд, всё так же неадекватно и дико сверкая дикими алыми глазами и не прекращая ухмыляться так, что крови в жилах впору стыть.
[indent]На самом деле нет, прошло не так много времени, просто ему казалось, что он занимался расправой целую вечность.
[indent]- Как твоё имя?
[indent]Подавляющее большинство тех, против кого Блэйд поднял меч, не доживали до подобного вопроса. Но, раз уж они продержались вместе так долго, то, пожалуй, ковбой заслуживал этой части. Его шансы на выживание в глазах Охотника за Стелларонами немного выросли. Совсем незначительно, но это уже был не ноль. А, значит, намного больше, чем у почти всех, кто встречался ему на пути.

[indent]Впервые увидев Барбатоса, Моракс недоумевал - как ему удалось стать Архонтом? И беспокоился - вечно юный бард сразу запал ему в душу своей невесомой лёгкостью, жизелюбием, энергичностью, умением получать удовольствие от любых мелочей в жизни. Долго ли ему удастся сохранять свой статус и трон? Хотя все противники, способные бросить ему вызов, либо погибли, как Декарабиан, либо добровольно подчинились, как дух Андриуса. Должно быть, никто также не понимал, почему Волчий Лорд склонился перед слабостью... но Моракс вскоре осознал неправоту - свою и всех, кто думал о Венти так.
[indent]Его собственная сила была сокрушающей, неоспоримой, прямая и простая, как падение гигантских, словно мировые колонны, подпирающие небесный свод, каменных копий на врагов. Он подавлял одним присутствием - и явно не позволял в полной мере расцвести непринуждённой атмосфере, находясь в кругу друзей. Сила Барбатоса не бросалась в глаза так сильно, но, пожалуй, превосходила грубое могущество Моракса. Он не мог примирить врагов, даже не начиная битву. Если бы Венти был на его месте - возможно, нашёлся бы другой путь, чем отнимать жизнь у богини нефрита и запечатывать Архонта Вихрей. Осиал и Аллосия могли измениться к лучшему? Понять его? Сесть за один пиршественный стол и предать забвению распри? У Моракса никогда подобное не получалось - даже при поддержке Хаагентус. Он не был уверен, что Венти бы наверняка справился - но у него точно был бы шанс.
[indent]Чрезмерные беседы казались ему бессмысленной праздностью. Это недостижимая роскошь в условиях, когда на кону судьбы целых народов. Он никогда не умел по-настоящему расслабляться и отдыхать, как бы его ни учили Архонт Пыли, Хранитель Облаков и Владыка Песен. Теперь Моракс горько сожалел о том, что не проводил больше времени с теми товарищами, кто ушёл так рано и так трагически. Ему казалось, у них впереди целая вечность. Но даже бог может ошибаться.
[indent]Даже богам неподвластно беспрестанное, текучее, как воды мира, неостановимое изменение всего сущего, его круговорот и парадоксальные сюрпризы.
[indent]Из сотен тех, кого он знал, лишь немногие оставались рядом по-прежнему, и Венти стал одним из них. Это значило бесконечно много для божества неторопливого, как сами скалы, с трудом приспосабливающегося к непривычному и необычному, пусть его вечность и не похожа на ту, что хранили сёстры Райдэн. Его вечность - это стабильность и покой, тихое созерцание красоты мира, вот к чему Моракс стремился. Этому Гуй Чжун научить его сумела.
[indent]Когда её не стало - держа в руках мерцающую в ночи глазурную лилию, Моракс поклялся, что однажды постигнет суть радости, заключённой в уютной повседневности простых людей. Однажды, когда ему уже не придётся воздвигать горы и сотрясать землю, чтобы каждое злое отродье бежало при звуке его имени, не посмев и притронуться к священной, оберегаемой им земле.
[indent]Эта радость всегда сияла в широко распахнутых глазах Венти. Звонкий голос и яркая улыбка наполняли пустоту в сердце и душе Властелина Камня, не позволяя ему из золотого кор ляписа превратиться в заросший мхом бесформенный валун.
[indent]- Если тебе нравится мой гуцинь, - от него, конечно же, не укрылся интерес, проявленный Венти к инструменту, - То я готов подарить его тебе, и мне ничего не нужно взамен, - Моракс улыбнулся. Его лицо, чертами напоминающее выточенную из цельного гранита суровую статую, смягчилось.
[indent]Он никогда не дорожил вещами уж слишком. По крайней мере своими. Как-то раз Моракс под личиной обычного путника с гео Глазом Бога удержал от падения с телеги простые горшки, которые какой-то селянин вёз на продажу в гавань из дальней деревеньки. Для него просто глина, которой успешно придали полезную форму, но для обычного человека - целое сокровище, от которого зависело его благополучие, а то и вовсе выживание в суровых условиях климата и географии Ли Юэ. Но, когда речь заходила о его бесценных сокровищах, таких, что и императорам составило бы честь обладать ими, был готов раздать хоть даром, только бы в хорошие руки они попали.
[indent]- Ты хочешь видеть кого-то, кроме меня? - продолжал Моракс, неторопливо разливая принесённое Венти угощение по маленьким изящным чашечкам из белого фарфора. - Назови, и я их приглашу. Но тогда одной бутылки вина нам не хватит, - как будто им её хватит, если они так и останутся лишь вдвоём, можно подумать. - Кроме того, давненько мы не прогуливались вместе по гавани, их искусство не стоит на месте. Появились новые напитки, их ты ещё не пробовал, и мне будет приятно, если позволишь тебя угостить.
[indent]Конечно, до полной гармонии и безопасности ещё очень и очень далеко, но теперь люди уже могли заниматься и ремёслами, и творчеством, не боясь завтрашнего дня и не задаваясь вопросом, как долго ещё будет у них хлеб и крыша над головой.

[indent]Истерика Первопроходца — не то, с чем Охотники за Стелларонами привыкли сталкиваться каждый день Стелла такой не была, даже когда состояла в их числе когда-то давно, Блэйду казалось, что в прошлой жизни. Но, более чем хладнокровно выслушав её сбивчивую из-за всхлипов речь, Блэйд равнодушно обронил:
[indent]— И как это касается меня?
[indent]Он не набивает себе цену, не стремится, чтобы его уговаривали. У него нет качеств, необходимых для такого поведения. У Инсина — другое дело, но Инсин мёртв. И в молчаливой могиле он уже не вздохнёт.
[indent]— Что?.. — она даже растерялась. Видимо, не привыкла, что ей отказывают в просьбах.
[indent]— Я не вижу ни одной причины помогать Дань Хэну, — с безразличием целого арктического ледника чётко проговорил Блэйд.
[indent]— Но ты его последняя надежда!
[indent]— В таком случае... у него нет надежды, — на этом он прекратил разговор, нажав на отбой.
[indent]Прислушавшись к собственным ощущениям от полученных новостей, Блэйд поймал себя на том, что действительно ничего не чувствует. Ничто не трепещет в груди. Не колет сердце. Он неподдельно спокоен, собран и вполне по-настоящему не интересуется происходящим с бывшим Старейшиной.
[indent]— Трое должны заплатить... — почти беззвучно шевельнулись губы.
[indent]Дань Хэн должен умереть, но ведь не обязательно оборвать его жизнь обязан именно Блэйд, здесь важен именно результат. Да и с чего бы ему хоть как-то переживать за этого видьядхара? Разве тот проявил к нему понимание, сочувствие или милосердие? Разве хоть раз побеспокоился, что с ним происходит? Даже если бы оказалось однажды, что Блэйд добился-таки своей вожделенной цели и не вернулся с очередного задания, Дань Хэн либо не задал бы ни одного вопроса, не задумываясь, почему отряд Охотников стал меньше, либо спросил бы, но лишь затем, чтобы убедиться — его преследователь бесследно сгинул, и вздохнуть свободно.
[indent]Ни одного сообщения от Дань Хэна. Ни одного. Стелла могла с ним связаться, хотя и пользовалась этим в основном для того, чтобы отправлять дурацкие фотографии и прочее подобное, а, значит, и дракон мог бы — через неё. Но нет. Когда завершилась последняя сходка Квинтета, Блэйд чего-то ожидал... даже не так, он просто подумал — может быть, что-нибудь изменится. Хоть что-то.
[indent]Пустое. Этот видьядхара не способен ни на что. Он ушёл, оставив Блэйда позади, как ненужную, выброшенную игрушку. Он такой же, как вещи тех, кого отправили на перерождение или чьё время само подошло. Живя на Лофу, тогда ещё Инсин лично видел, как видьядхара плакали, прижимая к груди дорогие памятные вещицы, даже целовали — какие-то украшения, обручальные кольца, парные медальоны, явно сделанные на заказ и, наверно, в подарок от кого-то близкого пёстрые веера, браслеты, дневники со стихами... ни один не возвращался за ними. Ни один. И Дань Фэн не стал исключением.
[indent]А что ему теперь делать с этой вечностью, полной пустоты, горечи, тоски, одиночества, чувства вины и ненависти к себе? Почему он, Блэйд, обязан нести этот груз, когда его сообщник по всем преступлениям, нет, тот, кто толкнул его на эти преступления, может быть счастлив в кругу друзей? Как будто и правда кто-то совсем другой. Как будто отречение от прошлого снимает ответственность.
[indent]Всё из-за него. Сочащиеся ядовитым отвращением взгляды Комиссии Десяти Владык, перед которыми Инсин превратился в какого-то червя, даже хуже червя — нечто неописуемо, невообразимо тошнотворное. Тысяча смертей от рук той женщины, будь она проклята. Его сотни лет блужданий в облике, который даже звериным не назовёшь. Утрата личности, имени, гордости, прошлого, будущего.
[indent]ВСЁ. ЭТО. ЕГО. ВИНА.
[indent]И всегда всё ради него. Всегда. Без раздумий, без сомнений, какую бы цену ни приходилось заплатить, он следовал за Пожирателем Луны. Хватит. Достаточно. Дальше сами. Дань Хэн обходился без Блэйда, когда счастливо путешествовал на Экспрессе, так пусть не зовут его, когда им плохо.
[indent]Дань Хэн ничем не заслужил внимания Блэйда сейчас, когда его судьба повисла на волоске. Нет, ему не больно от мысли, что дракона не станет — жгут только старые шрамы по всему телу. Давно незримые, ведь снаружи Мара излечивала его безупречно, восстанавливая чистую гладкую кожу, на вид молодую, но въевшиеся на самую глубину, до костей. Шрамы от меча, нанесённые Цзинлю. Шрамы от Пронзающего Облака, оставленные самим Дань Хэном.
[indent]Они не залечатся, никогда не залечатся и не перестанут болеть, но это и не важно. Главное — постоянный голос, её голос в голове станет немного тише. Если всё получится сегодня — ему останется лишь найти способ, как уничтожить себя вместе с бывшей наставницей., пусть
[indent]Пожалуйста, пусть Дань Хэна больше не будет. Никогда. Ни в каком воплощении. Это чересчур легко — воды первозданного моря смывают с тебя грехи вместе с необходимостью принимать последствия.
[indent]И в этот момент пришло сообщение. Блэйд недовольно покосился на телефон. Кафка вызывает его к Элио. Понятно, есть новый сценарий.
[indent]***
[indent]Против воли Элио Блэйд никогда не смел идти, и вот он здесь. Он зарёкся идти, как привязанный, за этим существом, и всё-таки.
Дань Хэн необходим живым. Отпечатано металлом в его мозгу, как священная скрижаль. Приказ Элио перевешивает волю Цзинлю.
[indent]А как давно он не действует по своей собственной воле? Что бы он предпринял, получив такую свободу? Повис бы неподвижной переломанной марионеткой на ослабленных нитях? Или... вспомнил, кто он есть?
[indent]Он спокоен и будто бы нарочито не спешит. Как бы специально задерживается, чтобы гарантированно найти лишь остывающий труп. Но, чем дальше Блэйд заходит, тем сильнее растёт что-то внутри, тугой комок в области грудной клетки. Тяжёлый, не даёт дышать.
[indent]Он знал, что Стелла ему не солгала и не пошутила — она бы не посмела на такую тему, — но только теперь начал верить... верить, что Дань Хэн и впрямь не справится, не вывернется скользкой змеёй, как обычно.
[indent]Падение на пол бездыханного тела мечника кажется жалким и ничтожным. Но вот Блэйд вновь поднимается, опираясь на верный клинок — единственное мгновение, когда его настоящий возраст заметен. Сначала шатко, еле-еле, но постепенно возвращаясь в нормальное состояние, когда все члены тела двигаются безотказно, и в любой момент он может настигнуть любую добычу.
[indent]Он входит в зал. Его раны — он даже не стал пытаться обезвреживать ловушки и просто прошёл сквозь них, приняв всё на себя, — ещё не до конца затянулись, и Блэйд напоминает выходца с того света.
[indent]Застывший взор падает на истерзанного Дань Хэна. Блэйд смотрит сверху вниз, чудится, что с глубоким разочарованием — как жаль, что ты ещё жив, — и брезгливым презрением. Но то, как он озирает остальных собравшихся... куда хуже. Он ещё ничего не успел сделать, и их значительно больше, но по лицу гостя отчётливо читается — они уже трупы.
[indent]Багровый отблеск в глазах с неестественными для человека зрачками. Кровь на клинке из вспоротой уже привычным движением вдоль лезвия ладони, пропитывающая лезвие алым. Широкая ухмылка, в которой нет ничего вменяемого.
[indent]Блэйд с лёгкостью принимает ещё удары, которые в изменённом состоянии рассудка даже не замечает, ни одному не удаётся не только остановить его, но даже замедлить. Он исчезает, чтобы появиться снова — слева от них, справа, за спиной или прямо спереди. Каждый взмах оружия несёт или увечье, или гибель. Под высокими сводами подземного зала разносится макабрический смех.

[indent]Инсин снова не спал больше суток, полностью увлечённый своим делом. Он обещал, а к своим обещаниям относился очень серьёзно. Кроме прочего, А-Юань был для него близким и дорогим младшим братишкой, и с тех самых пор, как тот впервые с истинно детской непосредственностью и искренностью восхитился плодами его трудов, Инсину нравилось восхищать этого ребёнка. В порыве вдохновения он не пожалел лучших материалов, выплетая на лезвии особые узоры усиления и защиты, украшая рукоять редчайшим самоцветом, способным светиться в ночи - впитывая любой свет, драгоценный камень накапливал его и сохранял, пока не появится нужда. Во тьме он засияет, подобно путеводной звезде или маяку, чей луч пробивается сквозь самый густой туман.
[indent]Никто не мог отвлечь Инсина, пока он оставался в этом состоянии, он не видел и не слышал никого, а вытащить из мастерской силой означало превратить его в своего врага на ближайший месяц. Но многих начало беспокоить, что он не только не спал, но и ничего не ел.
[indent]И тогда они использовали запрещённый, но безотказный приём - позвали Верховного Старейшину видьядхара. Ему Инсин всегда сдавался без боя.
[indent]Но вот беда, когда Инсин с головой тонул в очередном творческом порыве или смотрел на дракона - он терял всякий счёт времени. Да что уж там, мир мог рухнуть, а он и не заметит. Он не чувствовал голода, боли, усталости - даже если случайно порежется или обожжётся, позаботится о себе ровно настолько, чтобы это не мешало ему продолжать, и снова окунётся в процесс. С Дань Фэном же понятие "время" и вовсе исчезало для него. Как будто каждый момент их встреч превращался в целую вечность.
[indent]Поэтому он спохватился, когда стало уже слишком поздно.
[indent]Разломанные печенья в красивой коробочке на пороге мастерской. Инсин всегда их принимал: из уважения к матери Юаня, так стремящейся его угостить, и самому Юаню - тот всегда вручал ему этот небольшой подарок с такой торжественностью, будто внутри лежало величайшее сокровище их семьи. И благодарно улыбался - даже немного теряясь, не так уж и привык к чьей-то заботе и до сих пор не научился её принимать без смущения, тщательно упрятанного за внешней дерзостью и бравадой.
[indent]- А-Юань! - закричал Инсин во весь голос, выбегая из Комиссии по Ремёслам и бросаясь туда, где они договаривались увидеться. - А-Юань, прости меня!
[indent]Но увы - мальчика там уже не было.
[indent]***
[indent]Инсин вернулся в кузницу и заперся там. Звон, грохот и жар, просачивающийся даже сквозь плотно закрытую массивную дверь, указывали, что его лучше не отвлекать. По интенсивности звуков каждый, кто знал его, мог легко догадаться - Инсин злился. Конечно же, на себя самого.
[indent]Выбрался он ближе к вечеру - взъерошенный, потный, взмыленный и совершенно дикий. И, выйдя, сразу наткнулся на небольшую, человек в шесть, толпу, ожидавшую его.
[indent]- Друг Инсин, погляди на это... это ведь ты? - ему протягивал лист бумаги молодой лис, его тёмная шерсть на ушах и хвосте лоснилась от обильного ухода. Даже слишком обильного, про него сплетничали, что он куда больше озабочен внешностью, чем хочет чего-то добиться в профессии.
[indent]Товарищи по Комиссии, обступившие Инсина, попятились, а кто-то даже отшатнулся - он никогда не скрывал свои эмоции и был удивительно честен в них, но к такому яркому их проявлению не привыкли даже они. И потрясение, что их вообще кто-то увидел, а ведь Инсин до сих пор боялся, что подумают другие, узнав о связи Дань Фэна с простым смертным, и даже не уроженцем Лофу, а каким-то маложивущим чужаком. И негодование, граничащее с яростью, что у кого-то хватило наглости не только подсмотреть за ними, но и обнародовать это. И жгучее чувство вины - он не дурак и догадывался, кто и за что мог расквитаться с ним подобным образом.
[indent]Рисунки явно детские. Это точно не мудрейшие, недовольные, что Старейшина общается с тем, кто недостоин его. И не кто-то, кто, узнав об их связи, попытался бы их шантажировать. А вот на спонтанную выходку обиженного ребёнка вполне похоже.
[indent]Ни о чём не думая, кроме того, что всё зашло слишком далеко, Инсин покинул Комиссию и направился в сторону дома Цзин Юаня, сжимая самодельный плакат в крепко стиснутом кулаке. Он даже не переоделся и не причесался, его любимая шпилька для волос осталась сиротливо лежать на краю верстака.
[indent]- Слушайте, а вам не кажется, что это он?
[indent]- Выглядит похоже...
[indent]- Для вас эти каракули на что-то похожи?
[indent]Инсин ускорил шаг, но шёпотки, а порой и не шёпотки, так как некоторые позволяли себе обсуждать достаточно громко, продолжали нестись ему в спину.

Стелла не то, чтобы именно любила кофе Химеко, но иногда, когда она просыпалась утром от очередного то ли кошмара, то ли вещего сна, а обычно — чего-то настолько абсурдного, что не могло, казалось, произойти ни в одном из известных ей миров, даже вымышленных... в таких случаях лишь что-то крепкое, бодрящее и невероятное могло вернуть её в реальность и как следует встряхнуть. Кроме того, своеобразный вкус напитка, сваренного Химеко, помогал собраться с мыслями. Порой ей становилось настолько плохо, что это было даже хорошо. Появлялась та лёгкость и бодрость, а также бесшабашная готовность ко всему на свете, что она, казалось, могла и горы свернуть, и принять явление эона во плоти как нечто нормальное.
— Здесь странно пахнет... место точно правильное?
Стелла схватилась за руку Март и огляделась по сторонам. Место выглядело приятно, даже до некоторой степени интимно. Она поймала себя на мысли, что ей нравится такая загадочная, взрослая атмосфера. Возникало впечатление, что такие заведения, наверно, частенько посещала Кафка, и Стелле даже померещилось, что она воочию видит изящную красавицу из Охотников за Стелларонами — вольготно сидит за стойкой и маленькими глоточками наслаждается каким-то густо-алым коктейлем через тонкую трубочку. Стелла поморгала — нет, не она, лишь немного похожая на неё дама.
— Эм... мне кажется, нам ещё рано бывать в таких местах, — зашептала Стелла подруге так, чтобы больше не услышал никто из окружающих, а особенно бармен и охранники, стоящие по углам и старающиеся быть незаметными, но попробуйте-ка не заметить такие мусулистые "шкафы". — Но, раз мы уже пришли, давай попробуем что-нибудь? Только действуй естественно и непринуждённо, чтобы они не заподозрили, что нас здесь не должно быть.
С этими словами она сама подошла, упёрла руку в бок и дерзко заявила:
— Здравствуйте! Я хочу бокал... — она уже почти что ткнула пальцем в бутылку с чем-то ярко-золотистым, будто туда налили расплавленные монеты из банка КММ, но тут же сообразила, что подобное будет неприлично, и, кроме того, уже заметила надпись на табличке под ней. — "Вечернего танго вдвоём"!
Почему из всего арсенала бутылок, выстроенных ровными рядами на явно ухоженных, начищенных почти до блеска полках — Стелла бы не объяснила, ей просто так подсказало чутьё. И оттенок действительно выглядел очень красиво, особенно его медовые переливы в неярком свете здешних ламп.
— У вас хороший вкус, но... — бармен оглядел её с ног до головы. — Достаточно ли кредитов?
— Вам кажется, что я не в состоянии заплатить? Да я второй по богатству человек во Вселенной после Авантюрина из отдела стратегических инвестиций! Не смотрите так на мою одежду, это последний писк моды на Пенаконии, и он стал таким после того, как я там побывала!
Стеллу понесло, и обычно в таком состоянии она могла болтать всё, что угодно. Язык болтал быстрее хода мыслей, и она импровизировала на ходу. При этом ни от кого не укрывалось, сколько удовольствия она получает от подобных выходок.

Атэм. Безымянный Фараон.
Имя, выжженное в песках, осталось в памяти отголоском тоски, горечи, обиды, а ещё - как бы я это ни отрицал, лежащей под огромной толщей самолюбия, тщательно упрятанной и подавленной вины.
Слишком мало общались. Так толком и не узнали друг друга - хотя истинный дуэлянт, известно, разговаривает не словами, а своей колодой, именно она воплощает его самые сокровенные чувства и мысли. Как тогда вы с Юги без слов поняли друг друга. Он смог тебя отпустить. Почему же я - нет?
Каким ты меня запомнил? Злодеем, всё время мешающимся тебе на пути? А понимаешь ли ты, что я бы умер за тебя, ничего не желая взамен?
Атэм. Безымянный Фараон.
Ты сложил своё оружие, опустил меч, но заставил тебя это сделать не я.
И это меня злит. Разочаровывает - в самом себе. Задевает - ты так и не признал меня как равного.
Ты признал даже этого недоношенного щенка Джоночи. Кого угодно, но не меня.
Поэтому я найду тебя и вытрясу из твоей бессовестной души то, что ты так и не сказал мне. Я читал это в твоих взглядах и твоей улыбке, такой самоуверенной, дерзкой, наглой, но... внушающей чувство спокойствия даже мне. Я знал, что ты рождён повелевать, вести за собой. За тобой хочется последовать. Хочется и такому как я - я никогда ни перед кем не склонялся, не просил пощады или милости. Неужели у меня и правда есть что-то общее с тем дураком из Древнего Египта? Ты бросил и его, тогда точно так же ушёл в вечность, поручив ему своё царство.
Но я не он. Нет ничего, что я бы не оставил позади. И тебе я хочу отдать всё лучшее, что есть во мне.
Мой лучший друг. Мой злейший враг. Мой вечный соперник.
Я видел это, но ты так и не сказал вслух. И я, должно быть, немного - нет, очень по-детски всё же хочу добиться от тебя этой единственной фразы.
Я не хочу думать, что всё это время был лишним для тебя. Интуиция - одно, но, пока ты не заявишь открыто, я никогда не буду уверен, что не выдаю желаемое за действительное.
- Я знаю, ты этого не хочешь, Мокуба. Но именно сегодня ты займёшь моё место. Не знаю, сколько времени отнимут мои поиски, но знаю наверняка одно. Ты мой брат, а, значит, ты справишься.
Я не договариваю всего, но мы оба понимаем - это прощание. Вполне возможно, что навсегда. Я смотрю в твои глаза - в последний раз. Ты стал похож на меня куда больше, чем сам думаешь.
- Я бы взял тебя с собой, у меня нет никого дороже тебя...
Атэм - это другое. Мы оба видели его влияние, его неугасимый вечный свет, поэтому ты, братишка, понимаешь меня как никто. Я в этом уверен. Раз увидеть, такого как он уже невозможно забыть.
- Но я не могу бросить корпорацию на произвол судьбы. Не после всех усилий, что мы в неё вложили. Поэтому...
Моя ладонь касается твоего плеча. Ты уже не тот малыш, которого я помню - носил на спине или на руках, оберегал от всего на свете, с остервенением кидаясь на каждого, кто причинял тебе вред.
- Пожалуйста, позаботься о ней.
Я войду в эту дверь, не имея при себе ничего, кроме дуэльного набора. Больше мне там ничего и не понадобится. В таком путешествии любой лишний груз станет лишь мешать.

Это даже не отступление разбитого, но не сломленного злодея, обещающего вернуться. Всё далеко не так красиво, пафосно и эффектно. Он запомнится не как скрытая угроза, ещё способная нанести удар, а как трус, который сам начал умолять о пощаде.

В последний момент жажда жить, выжить любой ценой, даже упав ниц перед победителем, затопила его целиком, выжигая всякую гордость и память о том, что он - король, правитель целого народа.

Унижение. Вот главное слово их финального поединка со Щелкунчиком. Скрипя зубами и сплёвывая собственную кровь, Крысиный Король улепётывал со всех ног, пока треклятый мальчишка не передумал. Он не смог отомстить. Не смог отстоять свои законные права. Он лишился всего. И смотреть в глаза подданным с этого дня и навеки ему невыносимо стыдно.

Если только... он не найдёт им другое место в этом мире. Место, где они смогут обрести подобающее величие. Внушить подлинный страх.

Но пока что истинный ужас, пробирающий насквозь, не оставляющий ни капли здравого смысла, только безумное желание бежать, бежать и бежать как можно дальше, испытывал лишь он один.

Город, слишком огромный и подавляющий, казался совсем чужим, незнакомым. Территория людей, самоуверенных, наглых, высокомерных, подчиняющих своим прихотям всё вокруг. Или это из-за ощущения, что за ним гонятся? Несмотря на приказ Щелкунчика отпустить его, кто-то из чёртовых игрушек мог заточить на него такой зуб после всего, что он с ними сделал - вдруг кто-то решил догнать его, расправиться, а потом представить всё как "знать не знаю, ведать не ведаю". И проклятый сопляк ничего не докажет. А, может, он и вовсе такой благородный только на словах. Или эта девчонка Мари пожалуется куда следует, ведь ему больше нечем ей угрожать.

И выследить-то его совсем несложно - по дорожке из капель крови на мостовой. Она выдаёт и без того ничтожного беглеца безжалостно и грубо, словно собственное тело - и то обратилось против него. Это тело... теперь такое бесполезное.

Нет. Нужно прекратить. Так он сойдёт с ума.

Ясно одно - в этом городе ему места больше нет. Где угодно, только не здесь.

[indent]Если бы Хуа Чэн узнал, что должен шагать тысячу лет, сначала по терновому ковру, пронзающему ноги бесчисленными шипами, а затем по раскалённым углям, что жгли бы полученные им раны, и если бы его тело всё ещё чувствовало всю боль, как живое, и истекало кровью, уставало, страдало от голода и жажды - он бы всё равно сделал это, даже не задумавшись, и ни о чём бы не сожалел. И всё, чего ему хватило бы в ответ - это мимолётной улыбки Его Высочества. Улыбка стоит целого мира, и Хуа Чэн бы закрыл глаза навсегда, тоже улыбнувшись в последний раз.
[indent]Неважно, что Его Высочество не помнит их общего прошлого, что он видит только Князя Демонов из настоящего и не догадывается о его чувствах. Если Хуа Чэн просто сможет оставаться рядом, пусть даже у принца будет другой избранник сердца, пока он может принести какую-то пользу - ему достаточно. Пусть же принц всегда идёт вперёд, не оглядываясь на кого-то вроде него, а Хуа Чэн будет шагать у него за спиной, прямо за плечом, и незримо оберегать, без награды и свидетелей. Его любовь не зависит от того, как наследный принц Сяньлэ к нему относится - даже если отвергнет и не захочет видеть, Хуа Чэн последует за ним до тех пор, пока в нём теплится хоть самая крохотная искра существования. Разве что, если принца будет беспокоить его присутствие, он постарается не попадаться на глаза и действовать исподволь, незаметно.
[indent]- Его зовут... Его Высочество Сяньлэ. Се Лянь.
[indent]Как бы далеко он ни находился, как бы ни был занят, Хуа Чэн чувствовал тепло его прикосновений и слышал весёлый ласковый голос. В точности такие же, как настоящие. Словно они никогда и не разлучались. Каждое из этих воспоминаний, даже самых крохотных, он хранил как сокровище - не дорожил так ничем больше из того, что имел, будь то россыпи золота, сделанная на заказ дорогая утварь, роскошные гобелены и ковры Дома Блаженства или коллекция лучшего оружия. Всё это - прах, от которого Хуа Чэн без труда откажется, как только ему наскучит. Он из тех, кто преподнесёт возлюбленному целую звезду - и выбросит её, как стеклянную пустышку, если она не понравится.
[indent]- Когда-то собственный народ отрёкся от него, они уничтожали его статуи, жгли и грабили храмы. Тогда я обещал, что построю ему ещё больше храмов, что я сделаю его величайшим из божеств, единственным истинным божеством. В нашем мире бог, в которого не верят, исчезает навсегда, и всем смыслом моего существования стало доказать, что и один человек способен верить так, чтобы его бог не только остался в этом мире, но и превзошёл всех остальных. И этот храм... Его Высочество не исчезнет, пока стоит этот храм. Это место и есть воплощение моей веры. Даже если падёт Призрачный город, я не позволю ему рухнуть.
[indent]Разговоры о помощи со стороны Хаку вызвали у Хуа Чэна лёгкое недоумение. У него было вполне достаточно исполнителей его воли, включая любые прихоти. И как хозяин, сам пригласивший гостя в дом, он не считал себя вправе обременять того работой. У него достаточно средств, чтобы осыпать милостями хоть сотню человек. Но дракон искренне желал пригодиться. Должно быть, казался сам себе бременем, внезапно свалившимся на шею градоначальника, и раздражал этим себя же. Такие, как Хаку, не успокоятся, не отплатив добром за добро, не будут просто пользоваться всеми благами и отдыхать.
[indent]- Если для тебя важно чем-то заниматься, сперва скажи мне, что у тебя получается лучше всего? К чему лежит твоя душа? Расскажи о себе больше, я ведь до сих пор почти ничего не знаю.
[indent]Хуа Чэн не спрашивал не потому что ему не было интересно - лишь старался не навязываться. Он вовсе не желал бы показаться чересчур назойливым или произвести впечатление, будто следит за Хаку. Ему хотелось, чтобы дракону было уютно и комфортно на территории его владений.

[indent]Холодно. Так холодно, что кажется, будто смерзается сердце, и даже сама душа. Он пытается шагать, но с каждым движением вязнет в ледяном воздухе. Или это потому что ему страшно идти вперёд? А что такое страх? То, о чём Блэйд давным-давно позабыл. Он не хотел бы потерять товарищей из Охотников за Стелларонами и снова блуждать в одиночестве, без цели и пути, даже не понимая, для чего ему продолжать куда-то двигаться и что-то делать. Смешно сказать но, если бы не Цзинлю с её навязчивыми идеями о мести и расплате, он давно мог бы сгинуть. Даже несмотря на бессмертное тело, есть много способов исчезнуть в этой Вселенной. Остаться где-то навсегда и больше не найти выхода, пока его жалкую оболочку не заметёт пурга... такая же, как здесь.
[indent]Он не хочет их лишиться, но это не страх. Это ощущается как пустота в груди, чёрным пятном, будто космический вакуум, расползается и пожирает всё, что ему хоть немного дорого, всё, что Блэйд ещё может назвать собой.
[indent]А сейчас... сейчас его сковывает, опутывает ноги, дурманит мысли настоящий страх. Самое мучительное - обрести надежду, чтобы снова потерять её.
[indent]Когда Элио отправил его сюда, Блэйд ничего не хотел и ни на что не рассчитывал, он просто, как и обычно, выполнял что велено. Старался не навязываться Стелле и дракону, не мешать местным и не соваться со своим мнением. Ему глубоко безразличны и Преследующие Пламя, и судьба Амфореуса - он не спаситель, не хранитель, не защитник, не адепт пути Освоения. Охотники за Стелларонами видели сотни ещё разрушающихся под влиянием опухоли миров или уже погибших планет, давно и далеко за гранью любой помощи, и его таким не впечатлить.
[indent]Но Дань Хэн... Блэйд сломал меч - ради него. Был готов на всё, чтобы трижды проклятый Пожиратель Луны не лишился драгоценного хвоста. Он бы жертвовал собой снова и снова. Дань Хэн - ради товарищей, ради Звёздного Экспресса, всех тех, кто протянул ему руку поддержки, приютил и показал новое направление в жизни. А Блэйд - ради Дань Хэна.
[indent]Он убеждал себя, что это лишь потому что дракон должен погибнуть лишь от его клинка. Всё, что между ними было или ещё могло случиться, осталось в прошлом, сейчас им остались лишь печаль о разбитом и сломанном, горечь и смерть.
[indent]Значит, ни о чём не сожалеешь... Дань Фэн. Я понял тебя. И я... я правда когда-то так сильно хотел жить? Неужели этот человек со звонким голосом и ярким блеском в глазах и правда был мной? Неужели я... сам, добровольно на всё согласился?
[indent]А как ему самому надлежит поступать, чтобы ни о чём не жалеть и не раскаиваться бесконечно, никак не понимая, где же тот способ, которым они могут вернуть долг?
[indent]Если он убьёт Дань Хэна... он не способен.
[indent]Блэйд давно уже это осознал. Это не в его силах, даже несмотря на Мару и на то, чему его научила Цзинлю. Если бы мог - он бы уничтожил Дань Хэна ещё тем мальчишкой, у которого не пробудились способности Пожирателя Луны, не стоял ещё рядом Звёздный Экспресс, и даже навыки владения копьём, пусть и хорошие, уступали прежнему воплощению в разы. Блэйд мог уничтожить всё на своём пути, подбираясь к добыче, но ни разу даже не ранил его. Всё заканчивалось только его собственной очередной гибелью - раз за разом.
[indent]И постепенно Блэйд догадался - он позволяет это Дань Хэну. При всяком их столкновении убегать, оставаясь целым и невредимым. Их бой на Лофу... он вонзил в дракона меч без больших трудностей, зная, что от этого тот не пострадает по-настоящему. Он бы вполне легко прикончил Дань Хэна давным-давно, если бы действительно этого желал.
[indent]И всё же ему мучительно больно, невозможно больше выносить подобное. В его голове не прекращало звучать требование о том, что трое должны заплатить цену. Вне зависимости от его собственного желания и согласия, вне зависимости от тоски и отчаяния, от дрожи в руках, пусть почти незаметной со стороны, но отклоняющей каждый верный удар его тёмного клинка в сердце Дань Хэна.
[indent]Он так больше не может. Но у него нет выбора, бессмертное переплетение крови, мяса и костей, которое Блэйд до сих пор таскал повсюду без упокоения в могиле, оставалось неумолимым в безупречности его регенерации.
[indent]- Дань Хэн... - смёрзшиеся губы с трудом открылись в почти жалобном зове. - Дань Хэн. Ответь мне. Прошу тебя.
[indent]Звучал он ещё более хрипло, чем обычно. Будто низкая температура прохватила его насквозь и кривыми когтями сжала лёгкие, вцепилась в горло, придала языку тонну дополнительного веса. Как будто он превращается в ледяную фигуру, будто скульптура в полный рост. И, поскольку весны здесь нет - он застынет в подобном состояние навечно.

Эмоции смертных были похожи на изысканный напиток, который следовало смаковать понемногу, не торопясь. Возможно, именно поэтому Миркул так часто посещал Материальный План, наблюдая за населяющими тот многочисленными и такими разными забавными и такими хрупкими существами, которые, несмотря на то, что всем им следовало жить, парализованными страхом своего конца, всё равно ухитрялись преуспевать и дышать полной грудью. Они воспринимали собственную неизбежную гибель не как довлеющий над их головами рок, а как вызов, который можно принять. Одни, как и их троица, стремились к бессмертию, другие просто брали всё от того времени, которое была им отпущено. И никто не сдавался, от архимагов в могущественных башнях до простых моряков. Наверно, именно этим и пленял Торил, не позволяя утратить к нему интерес. Для Миркула континент выглядел как полотно из миллиардов нитей всех возможных оттенков. Из его перспективы смерти и тления всего сущего было сложно разглядеть хоть что-то яркое, но его влекло к этой противоположности, отражению его царства.
— Мне принадлежит место, куда все души уходят после смерти, какой бы та ни была. Мне дано определять, что будет с ними дальше. Я известен как Лорд Праха и Повелитель Костей. Обычно я прихожу ко всем в их последнюю минуту, но ты видишь меня не потому что час твой пробил, — терпеливо и очень вежливо объяснил Миркул. — Я не хотел причинить вам вред. Мне это не нужно. Я не одно из тех божеств, кто получает силу благодаря страданиям других. И с твоим братом всё будет хорошо. Мне известен день его смерти, он наступит не сегодня. Его ждёт достаточно долгая жизнь.
Если он правильно успел понять характер этой девочки, то, скорее всего, вслед за паническим страхом, как только она поймёт, что никто не желает ей ничего плохого, придёт живое любопытство. В конце концов не каждый день разговариваешь с богом. Возможно, потом Глэдия попытается заместить пережитое потрясение, вытеснить его на периферию памяти, убедить себя, что ей померещилось, или же что детская фантазия создала эти образы. Со временем они и правда поблёкнут, позволяя ей создать успокаивающий самообман.
— Я могу проводить тебя домой. Или, если пожелаешь, покажу тебе мой Замок Костей. Ты ведь ещё никогда не путешествовала на другие Планы?
Ухватится ли она за столь уникальный шанс, поддавшись искушению увидеть иной мир, или же сомнения поглотят её? Миркул не замышлял ничего тайного, за его словами не крылся никакой дополнительный смысл. Он немного соскучился по общению с живыми, которые при этом не были бы его последователями. Ему доставляло удовольствие анализировать чужой образ мыслей, конечно, если они брали на себя труд думать, а не просто передавать услышанные где-то от кого-то чужие мнения.

[indent]Если бы Хуа Чэн узнал, что должен шагать тысячу лет, сначала по терновому ковру, пронзающему ноги бесчисленными шипами, а затем по раскалённым углям, что жгли бы полученные им раны, и если бы его тело всё ещё чувствовало всю боль, как живое, и истекало кровью, уставало, страдало от голода и жажды - он бы всё равно сделал это, даже не задумавшись, и ни о чём бы не сожалел. И всё, чего ему хватило бы в ответ - это мимолётной улыбки Его Высочества. Улыбка стоит целого мира, и Хуа Чэн бы закрыл глаза навсегда, тоже улыбнувшись в последний раз.
[indent]Неважно, что Его Высочество не помнит их общего прошлого, что он видит только Князя Демонов из настоящего и не догадывается о его чувствах. Если Хуа Чэн просто сможет оставаться рядом, пусть даже у принца будет другой избранник сердца, пока он может принести какую-то пользу - ему достаточно. Пусть же принц всегда идёт вперёд, не оглядываясь на кого-то вроде него, а Хуа Чэн будет шагать у него за спиной, прямо за плечом, и незримо оберегать, без награды и свидетелей. Его любовь не зависит от того, как наследный принц Сяньлэ к нему относится - даже если отвергнет и не захочет видеть, Хуа Чэн последует за ним до тех пор, пока в нём теплится хоть самая крохотная искра существования. Разве что, если принца будет беспокоить его присутствие, он постарается не попадаться на глаза и действовать исподволь, незаметно.
[indent]- Его зовут... Его Высочество Сяньлэ. Се Лянь.
[indent]Как бы далеко он ни находился, как бы ни был занят, Хуа Чэн чувствовал тепло его прикосновений и слышал весёлый ласковый голос. В точности такие же, как настоящие. Словно они никогда и не разлучались. Каждое из этих воспоминаний, даже самых крохотных, он хранил как сокровище - не дорожил так ничем больше из того, что имел, будь то россыпи золота, сделанная на заказ дорогая утварь, роскошные гобелены и ковры Дома Блаженства или коллекция лучшего оружия. Всё это - прах, от которого Хуа Чэн без труда откажется, как только ему наскучит. Он из тех, кто преподнесёт возлюбленному целую звезду - и выбросит её, как стеклянную пустышку, если она не понравится.
[indent]- Когда-то собственный народ отрёкся от него, они уничтожали его статуи, жгли и грабили храмы. Тогда я обещал, что построю ему ещё больше храмов, что я сделаю его величайшим из божеств, единственным истинным божеством. В нашем мире бог, в которого не верят, исчезает навсегда, и всем смыслом моего существования стало доказать, что и один человек способен верить так, чтобы его бог не только остался в этом мире, но и превзошёл всех остальных. И этот храм... Его Высочество не исчезнет, пока стоит этот храм. Это место и есть воплощение моей веры. Даже если падёт Призрачный город, я не позволю ему рухнуть.
[indent]Разговоры о помощи со стороны Хаку вызвали у Хуа Чэна лёгкое недоумение. У него было вполне достаточно исполнителей его воли, включая любые прихоти. И как хозяин, сам пригласивший гостя в дом, он не считал себя вправе обременять того работой. У него достаточно средств, чтобы осыпать милостями хоть сотню человек. Но дракон искренне желал пригодиться. Должно быть, казался сам себе бременем, внезапно свалившимся на шею градоначальника, и раздражал этим себя же. Такие, как Хаку, не успокоятся, не отплатив добром за добро, не будут просто пользоваться всеми благами и отдыхать.
[indent]- Если для тебя важно чем-то заниматься, сперва скажи мне, что у тебя получается лучше всего? К чему лежит твоя душа? Расскажи о себе больше, я ведь до сих пор почти ничего не знаю.
[indent]Хуа Чэн не спрашивал не потому что ему не было интересно - лишь старался не навязываться. Он вовсе не желал бы показаться чересчур назойливым или произвести впечатление, будто следит за Хаку. Ему хотелось, чтобы дракону было уютно и комфортно на территории его владений.

[indent]Они давно уже смирились с тем, что их судьбы конечны, а финал предопределён. Как Безымянные стремятся всегда продолжать путь к неизведанному - Охотники за Стелларонами идут параллельно, их пути тесно переплетаются, но на деле противоположны, ведь финал им уже известен. Пусть не во всех деталях, но они уже давно знают, что же им суждено. Блэйд не спрашивает - ему не нужны ответы, достаточно лишь понимания, что с этого пути не сбиться, и он получит в конце столь желаемое и до сих пор недосягаемое.
[indent]- Если твоей жизни суждено пресечься от моей руки - так тому и быть, - в его тоне даже не смирение, а сухая констатация факта. - Но я бы этого не хотел. Все умирают, даже звёзды и эоны. И всё же...
[indent]Он бы сам не смог толком объяснить, чем Кафка отличается от любого другого человека, чьё существование Блэйд пресекал с лёгкостью, почти что играючи, не обращая на это внимания и не запоминая имена. Лица и голоса, их мольбы о пощаде или обвинения в чудовищной жестокости не затрагивали его душу, стираясь в одно сплошное бесцветное полотно. Наверно, так должна выглядеть река душ, если такая есть в загробном мире. Всё теряет смысл, краски, эмоции, как следы заметает снегом, как круги на воде постепенно успокаиваются, и вновь её гладь ничто не тревожит.
[indent]- Я хочу остаться на твоей стороне до конца.
[indent]Что-то, похожее на улыбку, заставляет приподняться уголки его губ. Взгляд теплеет - едва заметно.
[indent]- Если в этой Вселенной всё же найдётся нечто, похожее на милосердие - ты умрёшь не от моей руки.
[indent]Ему не по себе от одной лишь мысли об этом. Хотя воспоминания о Лофу тоже давно напоминали старую неотреставрированную картину, с которой время почти полностью выело первоначальный замысел художника - Блэйд сохранил остатки гордости. Казалось бы, подобное невозможно, ведь он пал ниже некуда - питался чем попало, заросший и грязный, дурно пахнущий, не отзывающийся ни на какие человеческие слова. Но даже у подзаборной собаки, рождённой на улице, она есть. Он отказывался причинять вред той единственной, кто протянула ему руку помощи, когда он заблудился в кромешной тьме. То, что он может осознавать, что происходит вокруг, ощущать себя как личность, даже если от этой личности остался лишь обломок, разговаривать - полностью её заслуга.
[indent]Если обстоятельства сложатся так, что ему придётся её остановить, и никаких других способов, кроме смерти, не отыщется... вот тогда Блэйд и будет решать, как поступить. Но он до последнего продолжит бороться за то, чтобы этого не произошло. Обычно он лишь покорно и безропотно принимал, что не в его возможностях больше на что-то повлиять, что-то изменить. Он - лишь тень, следующая чужому сценарию, гениальному сценарию, расписанному от и до. Но с Кафкой он отказывался это признавать.
[indent]- Кафка, выбери уже что-нибудь, иначе мы не уложимся в сроки, - её поведение его не удивляет, не возмущает, не вызывает смущения или стыда, нет - Блэйд смотрит на неё как на балующегося ребёнка, как на Серебряного Волка, которая снова решила поиграть с системой защиты станции "Герта" или банковскими счетами КММ.
[indent]Сам он выбирает, почти не глядя, то, что первое подвернулось под руку. Это не самый удобный из костюмов - конечно, вряд ли разойдётся по швам от неудачного или слишком резкого движения, и всё же Блэйд надеялся, что сражаться ему прямо в этом не придётся. Впрочем, в бою комфорт одежды - последнее, что его волновало, даже если в пылу битвы эти тряпки растерзают, и он останется посреди поля боя нагишом, с одним лишь мечом в руке.
[indent]Он выходит на улицу первым - так, словно ему сделалось слишком душно и тесно в помещении. Смотрит в небеса застывшим взглядом, как пытаясь что-то отыскать среди бесчисленных звёзд и планет. Что-то... или кого-то. Тот, без кого его сердце смерзается в ледяной ком, чтобы не чувствовать боли. Тот, кто заставляет его ненавидеть себя. Никто во Вселенной больше не заслуживал такого сильного, всепоглощающего чувства. Его казнь не прекратилась - Блэйд пытал себя каждую минуту, его разум днём и ночью оставался в красно-чёрном Аду.

Это произошло так внезапно, что Селена до сих пор не верила, насколько это правда. Всё казалось, что по утрам она проснётся в своей уютной постели, посмотрит за окно, где солнце совсем не печёт и не выжигает глаза, с облегчением выдохнет и пойдёт заваривать кофе.
Как вообще такое могло произойти? Неужто в лучших традициях Стивена Кинга правительство не досмотрело и допустило какую-то утечку, в результате чего и начали появляться эти создания? Или их послал Господь Бог за грехи человечества? Ох, никогда она не верила в бога и не слишком-то молилась, но сейчас… Сейчас и не такое кажется правдоподобным. В конце концов это не хуже, чем превращение грешников в соляные столпы и чем там ещё наказывали, если вспомнить старенькую Библию, которую Селена читала в детстве.
А ведь самое плохое – даже и не Гости, хотя их логика непостижима, и, кажется, они сами не понимают, чем являются. Хуже всего то, что люди становились хуже любых монстров. Доверие больше ничего не стоило, а многим спокойнее и безопаснее просто тебя пристрелить или зарезать, чтобы не разбираться. Всё равно это можно списать на нападение существа. Разбираться некому, у исполнительных лиц и без того хлопот полон рот. На КЧС тоже надежды нет, к сожалению. Впрочем, как обычно. Она и впрямь в одном из этих дурацких сюжетов, где от официальных органов проку меньше, чем от козла молока.
Полагаться не на кого, нужно брать всё в свои руки. Это даже можно считать ироничным. Раньше Селене всегда было смешно, как все эти люди в фильмах и книгах ужасов решались вообще выступить против неумолимых обстоятельств явно паранормального происхождения и хоть что-то предпринять, когда вокруг начинал твориться хаос. Ей казалось, что в такой же ситуации она шагу ступить не сможет, парализованная страхом, сомнениями и колебаниями. Но вот приспичило – и оказалось, что всё совсем не так плохо. Когда ты загнан в угол - терять тебе уже нечего.
Выпить бы, но увы, алкоголь в доме давно закончился, да и необходимо сохранять трезвую голову. Селена ведь уже так долго продержалась - достаточно долго, чтобы перестать надеяться, будто всё закончится скоро, с этого начинают все персонажи в подобных ситуациях, - будет глупо попасться Гостю лишь из-за того, что хлебнула лишнего.